Анна Долгарева: Большая рецензия на книгу "Я здесь не женщина, я фотоаппарат" от Алексея Татаринова в журнале "Родная Кубань"

Большая рецензия на книгу "Я здесь не женщина, я фотоаппарат" от Алексея Татаринова в журнале "Родная Кубань". Часть первая.

Алексей Татаринов

Ради будущей пасхи. О фронтовых дневниках Анны Долгаревой

«Девятый штурм Светличного стал успешным».

Фраза кажется вам слишком пресной и хочется более совершенной художественности? Да? Да и слишком много имен, едва заметных за ними судеб. Судьбы поступают к читателю фрагментарно, гибель всегда эпизодического персонажа может вписаться в одно предложение. Даже страшный уход близких людей не заставляет автора перейти к подробностям, создать захватывающую картину. Сразу текст дает слово новым очевидцам тяжелых событий…

«Я здесь не женщина, я фотоаппарат» - одна из самых простых книг о смерти, вот только смерть в ней не простая, уменьшенная в масштабе старческими болезнями или больничным стандартом, а военная – даже в том случае, когда она забирает людей, никогда не державших в руках автомат. Этой смерти так много, и поселилась она на территории Донбасса так прочно, что ее десятилетний стаж и несомненное расширение географических границ с перспективой перекинуться на внешне благополучные районы ставит вопрос о готовности нашего сознания все-таки признать тот факт, что постмодернизм (с его фиктивным обособлением от живых бед) и новый реализм (с отражающейся в пыльных зеркалах вялой обыденностью) кончились, завершились вместе с эпохой восприятия литературы как релаксации – и автора, и читателя.

С этим концом согласны далеко не все, и дело не только в последовательных противниках спецоперации. Даже государство, внимательно контролируя процентное соотношение войны и мира в информационных потоках, отстаивает в целом благополучное продолжение эпохи шоппинга и туризма. Опытные филологи часто морщатся при встрече с СВО-литературой: то им трудно переносить присутствие слишком актуальной публицистики, то маловато оригинальной поэтики в создании зависимых от реальности сюжетов; иногда собратьев по словесности беспокоит мысль о распоясавшейся пропаганде и одолевает подозрение о лицемерии и корысти авторов.

(...)

О Долгаревой часто слышу: многовато стихов пишет; наверное, в тренде пишет; неоправданно часто везде говорят о ней, да еще и зачем-то прозу написала; а эту прозу плохая премия «Слово» еще взяла и наградила…

Наверное, следующие слова лучше вынести в конец, но произнесу сейчас. Они как раз на языке филологов. Дневники Долгаревой - внутренняя форма военной хроники, новостей с фронтов, бесконечных блогерских сообщений о происходящем в Авдеевке или под Купянском. Эта внутренняя форма уводит от серийности и безликости донбасских трагедий, дает возможность увидеть лицо, встретить человека, почувствовать наличие имени у постоянно растущих потерь. Формальный «эпос», который миллионы наших сограждан получают в разных телеграмах, оживает в «лирике» и «драме» многочисленных бесед, интервью под ракетами и дронами.

Так это журналистика, а не литература? Литература, которую требуют знатоки, будет внутренней формой того, что делает Долгарева вместе со свидетелями и участниками событий. Да, будет! Однако есть и сейчас – эта литература, пока не слишком настаивающая на своем особом положении, на праве быть другой, не похожей на классические романы или на другие формы линейного письма с четко прописанной композицией, с завязками и развязками.

А работает ли такая «классическая» литература? А не присвоила ее себе с успехом массовая культура, всегда мечтающая о деньгах за экранизацию? Неужели по-настоящему состояться – это создать повествование, из которого сразу выпадает готовый сценарий?

Впрочем, Анна Долгарева тоже заботится о жаждущих традиционного письма. Вот начало: оказывается, бои были уже девять лет назад – под Луганском погибает близкий человек Анны Алексей Журавлев – понятная депрессия героя, стремящегося совпасть с автором – сражающийся Донбасс как способ лечения депрессии, а также возвращения депрессии и движения к очередному исцелению. Вот финал: «Война длится уже десять лет. Ушли тысячи бойцов. Я написала о тех, кого знала, чтобы их помнили немного дольше».