В апреле 2015 года, то есть 9 лет назад в Киеве у своего дома во время пробежки фактически на глазах родных был застрелен украинский писатель и журналист Олесь Бузина. Сегодня ему исполнилось 55 лет.

…То было странное и жуткое время – неопределенности, но постепенного освобождения от страха. И у людей, и у властей. Прошло чуть больше года после начала гражданской войны в Украине, вызванной кровавым госпереворотом-2014. Люди еще не привыкли и не хотели привыкать к тому, что в их жизнь вторглась новая реальность, которая должна была перелопатить все существование – привычки, обычаи, традиции, даже память. Но люди не хотели. И потихоньку оправлялись от страха.

А власти уже проиграли в боях с самопровозглашенными Донецкой и Луганской Народными Республиками (ЛДНР). Вчистую проиграли. И даже самые упоротые нацики продемонстрировали свою гнилую сущность. Одно дело – ходить в камуфляже с оружием или с дубинками по улицам городов с беззащитным населением. И другое – получать по мордам от мужиков, которые их не боятся.

И прильнувший к кормушке и корыту неонацистский режим, может быть, впервые так масштабно испугался. Они провели массовые зачистки самых заметных и медийно раскрученных в Киеве и в регионах "регионалов" и прочих политических оппонентов. Вот только малый список расправ:

- 14 марта 2015 года — Олег Мельничук, старший прокурор Малиновского района города Одессы;

- 12 марта 2015 года — Александр Пеклушенко, член Партии регионов, экс-глава Запорожской облгосадминистрации;

- 9 марта 2015 года — Станислав Мельник, депутат V и VI созывов от Партии регионов. Неудачно подстроено под самоубийство;

- 28 февраля 2015 года — Михаил Чечетов, депутат от Партии регионов, экс-глава Фонда госимущества. 20 февраля ему вручили "сообщение о подозрении в совершении преступления";

- 26 февраля 2015 года — Александр Бордюга, заместитель начальника городской милиции;

- 25 февраля 2015 года — Сергей Вальтер, член Партии регионов, бывший городской голова Мелитополя;

- 31 января 2015 года — Сергей Чернышев, основатель крупнейшей украинской страховой компании "Лемма";

- 28 января 2015 года — Алексей Колесник, бывший председатель Харьковского областного совета коммунист;

- 26 января 2015 года — Николай Сергиенко, бывший первый заместитель гендиректора Украинских железных дорог ("Укрзализныци");

- 21 января 2015 года — Феликс Брославский, бизнесмен;

- 21 января 2015 года — Эдуард Врославский, бизнесмен. По слухам, в милиции-полиции до сих лежит его заявление с фамилиями тех, кто хотел "отжать" у него фирму;

- 2 января 2015 года — Александр Харченко, владелец сети магазинов "Харчи";

- 27 августа 2014 года — Валентина Семенюк-Самсоненко — экс-глава Фонда госимущества. Она была социалисткой;

- 23 июля 2014 года — Вячеслав Ковшун — секретарь партийной организации КПУ села Глинки, депутат Кумачовского сельсовета Старобешевского района.

Уже в десятках и сотнях исчислялись жертвы массовых репрессий – расстрелов и убийств из-за угла манифестантов, мирных жителей в ЛДНР, жертв артобстрелов и авиаударов и сожженных в Одесском доме профсоюзов.

А все равно Олег Калашников, народный депутат Украины V созыва от Партии регионов и один из организаторов киевского "антимайдана" -2014 готовился 9 мая того года в 70-ю годовщину Великой Победы чествовать и сам праздник, и еще живых победителей. И неонацистам, которые уже тогда провозгласили себя наследниками третьего рейха, его фюрера Адольфа Гитлера и его холуев-прихлебателей из запрещенных в России ОУН-УПА*, стало страшно – они понимали, что если народ объединиться и встанет, то их будут бить.

И, похоже, доморощенными фюрерами по согласованию с кураторами, щедрыми на печенюшки и доллары, было принято решение – упредить народный гнев и запугать. И 15 апреля на пороге своей квартиры был застрелен Калашников. Причем исполнители сами вызвали скорую помощь и не давали медикам развернуть умирающего головой в сторону его квартиры или машины. Санитары должны были вынести умирающего ногами вперед, чтобы все видели, как убийцы бесповоротно зачищают страну: мол, всем так будет, кто не подчинится.

А на следующий день подловили ни от кого не прячущегося Олеся и выстрелами в спину оборвали его жизнь. Убийцы, повторюсь, очень боялись, потому и нагнетали атмосферу страха.

А Олесь Бузина был для них особо страшен, потому что он их ничуть не боялся. Я говорил с ним буквально за пару дней до убийства. Он опасался расправы – да, знал, что могут убить или покалечить – да, но чтобы демонстративно бояться и прекратить писать об этих упырях правду – это нет.

Олесь – киевлянин. Он просто презирал эту понаехавшую человекоподобную примитивную и убогую накипь, нанятую за проплату малую на провинциальных помойках и почувствовавшую себя хозяевами жизни в его родном городе Киеве, который он знал и любил. Как любил и свою Украину, которую представлял себе совсем иначе, чем эта победившая пакость.

И, конечно, ему наверняка было страшно, он же был живым человеком. Мы с ним говорили и об этом. Но сошлись на том, что если мы уедем, как нам всем предлагали добрые люди, то получится, что ОНИ победили, а мы испугались и оставили им город на растерзание.

Эта мысль, например, меня держала в Киеве еще четыре года. И вот уже девять лет мне немного стыдно за то, что я живой. Есть такое непонятное чувство, которое хочется отогнать от себя, а оно приставучее и неубиваемое. А я ведь на 10 лет его старше. И очень люблю и уважаю его маму – Валентину Павловну, которую только любовь к сыну, память о нем и стремление к справедливому наказанию его убийц держат на плаву в том аду, в который нацики превратили ее жизнь.

А Олеся неонацисты боялись еще и потому, что от страха они ненавидели, а он по-прежнему любил. Жизнь, семью, город страну, работу. И он не стеснялся ни говорить об этом, ни жить и работать так, как говорил. И это было понятно всем, кто с ним общался.

Мне – так уж точно. С первого знакомства с ним. В начале тысячелетия, когда уже было стыдно считаться "украинским журналистом" (символом продажности и жутчайшего непрофессионализма) и я прятался за выдуманной формулировкой "журналист, работающий в Украине", я пригласил Олеся на передачу на радио "Свобода", где фрилансерствовал и довелось подрабатывать.

Я должен был модерировать информсхватку людей с противоположными взглядами на действительность. Я пригласил Олеся, который тогда только набирал бешенную популярность за высмеивание квасного украинского эрзац-патриотизма тупорылых шароварников-шевченкофилов, и некого Виталия Карпенко, как тогда говорили "прораба перестройки". То есть редактора уже тогда угасающей на пути на помойку газеты "Вечерний Киев", прославившегося и сделавшего себе имя на охаивании СССР и всего советского, а потом вдруг почувствовавшего себя таким украинским патриотом, что, как кажется, ему, как ему подобным, в туалет сложно было сходить без мантры про "славу Украине".

И Олесь пришел, а вот Карпенко -- нет, с гневом сообщив, что с "украинофобом" за один стол не сядет. И это было пиршество свободного разговора на американском радио. На чужой территории, ибо украинская редакция "Радио "Свобода" была вотчиной тупых, но крикливых патриотов-украинолюбов, уже тогда предпочитавших любить "нэньку", находясь подальше от нее.

Я до сих пор горжусь той программой, за которую мне сказали, что я "пошел по трупам" и очень скоро отказали в сотрудничестве. Ну и, как говорится, ладненько – невелика потеря, как оказалось.

А Олесь тогда поразил меня тем, что работал так, как любил. Журналистом, ставшим писателем. Я в журналистике политической с 1988 года, и поверьте -- работать, как любишь, ой как непросто. Особенно когда хочется выйти за рамки и перехлестнуть в литературу, почувствовав себя "мытцем" (по-украински – творцом). "Мытци" в Украине – это, поверьте на слово, самая паскудная, закомплексованная, завистливая и безмерно продажная публика, жаждущая бабла и признания. Своего. И параллельно желающая поражения и всяческих несчастий – конкуренту.

Не так уж и важно, что у тебя коровы нет, главное – чтобы она у соседа издохла! Вот путеводный маяк и движитель этой укро-своры, подъедающейся у внезапно открывшегося корыта с патриотизмом. Полюбил "нэньку" чуть крикливее и надсаднее, чем рядом чавкающий, и кусок пожирнее отвалится тебе. А конкуренту – дуля. С маком, как говорят в Украине. А для этих – лучше вообще и без мака. Потому что и чужой мак пригодится в своем хозяйстве…

Кроме того, журналистика и литература – это понятия близкие, но не тождественные. Литература описывает жизнь, преобразуя ее в сознании автора в неповторимые образы и символы, а вот журналистика призвана описывать то же самое максимально правдиво и объективно, так, как было. Литература – это творчество, а журналистика – работа, ремесло. Но вот мастерство, талант и умение одинаково нужны и там, и там. И писателю, и журналисту. И горе тому, у кого нет ничего этого, а он хочет чувствовать себя писателем, что, как ему кажется, круче, чем "журнашлюшка".

А это же не всегда получается. О газетной журналистике кто-то сказал, что она – это ежедневная литература сегодня, о которой все забывают завтра. Потому что завтра приносит новые события, который журналист должен описывать. Заново. Емко, талантливо, хлестко и запоминающе памятливо. Это и о журналистах когда-то сказал Роберт Рождественский:

Первыми будьте и только!

Пенными, как моря.

Лучше второго художника

первый маляр.

Мастеровитый писатель и Остапа Бендера, попавшего под лошадь, опишет талантливо. В газете и в книге. А вот бесталанный журналист забор в черный цвет покрасит так, что это аж никак не будет напоминать "Черный квадрат" Казимира Малевича. Потому что "талану нэма" (с украинского -- таланта нет).

А Олесь обо всем писал и говорил талантливо, красиво и именно афористично и запоминающе. Он ЛЮБИЛ предмет своих изысканий, наблюдений и даже банального редакционного задания. И точно так же НЕ ЛЮБИЛ или, может быть, даже ПРЕЗИРАЛ и НЕНАВИДЕЛ то и тех, кто эту любовь опускал в грязь, чернил и извращал, превращая в прямую противоположность.

Другими словами, если опускаться в суровую действительность 2015 года, Олесь и тогда любил Украину для всех, его прекрасную, милую и уютную для жизни Малороссию (в том смысле, что мал золотник да дорог) и ненавидел "Украину понад усэ" (прежде всего) и "Украину для украинцев". И писал об этом так, что ему верили.

Это-то и вызывало и страх, и ненависть его врагов. И трагедия его в том, что он, кажется их врагами своим не считал. И презирал, как человек, внезапно обляпанный грязью неловким водителем, взбороздившим лужу. А вот они видели в нем врага. И угрозу их внезапно свалившемуся благополучию за счет других.

За это тоже они и убивали журналиста и писателя. А еще они завидовали ему. Он жил трудами и талантом своим, а потому мог быть независимым и в делах, и в суждениях. А вот они могли только грабить и отжимать чужое себе на карман. И хорошо, если бы среди них были только имбецилы, тупо чавкающие отжатый корм и вкусняшки. Но вождями-то у неонацистов служили и служат сейчас те, кто понимает, что они – никто и зовут их "никак". И что наверху они – не за заслуги, а потому что наняты для заплечных и грязных дел.

Для них любящий и свободный человек – это самое больше зло. Они ему завидуют потому, что сами так не могут. Не могли и уже не смогут. А потому и стреляют, жгут, давят танками, убивают ракетами и артиллерией всех, кто свободен.

Олесь любил и был свободен. И потому он был обречен в той Украине, которая сейчас там не так строится, как уже издыхает.

И они хотят убить даже память об Олесе. Вспомните, с какой свирепой яростью они срывали мемориальную доску на доме, где жил Олесь. Доску спонтанно установили простые люди, помнящие Олеся, а вот срывали ее нелюди, но патриоты на службе и подсосе.

Но в Киеве и в Украине еще остаются люди, которые помнят. Сейчас на могиле Олеся установлен скромный памятник. Но я вспоминаю первую зиму, когда все было занесено снегом, но к могиле убитого журналиста приходили люди и оставляли там живые цветы.

Они до сих пор живые. Как и память. И в это хочется верить, ибо в этом – надежда на выздоровление.